вопрос. Ты мне нравишься.  Интригуешь  меня.  Я
хочу быть твоим другом.
     - Ни один мужчина не может быть мне другом.
     Я потушил сигарету, обнял Еву и притянул к себе.
     - Не будь такой подозрительной, - сказал я. - Настанет время,  и  тебе,
как и любому из нас, потребуется друг. И, может, я смогу  чем-нибудь  помочь
тебе?
     Она прижалась ко мне.
     - Каким образом? Я не нуждаюсь в помощи. Все мои  неприятности  связаны
только с полицией. Но у меня есть знакомый судья. Он не даст меня в обиду.
     Ева была безусловно права: я ничем не мог ей помочь, кроме денег.
     - Ты можешь заболеть... - начал я, но она рассмеялась.
     - Я никогда не болею, а если заболею, то  никто  не  побеспокоится  обо
мне. В такое время мужчины всегда бросают женщин. Стоит нам заболеть,  и  мы
уже вам не нужны.
     - Какая же ты циничная!
     - На моем месте ты тоже был бы таким.
     Я прижался лицом к ее волосам.
     - Я тебе нравлюсь, Ева?
     - Ты интересный, - безразлично ответила она, -  и  не  напрашивайся  на
комплименты, Клив.
     Я рассмеялся.
     - Где мы будем завтракать?
     - Где хочешь. Мне все равно.
     - Может быть, поедем вечером куда-нибудь?
     - Хорошо.
     - Значит, договорились. - Я посмотрел на стоящие на камине  часы.  Было
двенадцать с небольшим. - Я не против того, чтобы выпить.
     - А я  приму  ванну.  -  Ева  выскользнула  из  моих  рук  и  встала  с
кровати. - Приведи в  порядок  постель,  Клив.  Я  никогда  не  умела  этого
делать.
     - Хорошо, - ответил я, наблюдая за  тем,  как  женщина  прихорашивается
перед зеркалом.
     Пока  она  находилась  наверху,  я  лежал,  курил  и  думал.  Ева   уже
откровенна со мной. Она доверяет мне. Она рассказала мне  о  своем  прошлом,
тем  самым  позволила  сделать  вывод  о  сложности  и  противоречивости  ее
характера. Следовало ожидать, что женщина, подобная ей,  не  может  не  быть
циничной. Справиться с ней будет очень трудно. Судя по  тому,  как  меняется
ее голос и выражение ее лица,  вне  всякого  сомнения,  Ева  обожает  своего
мужа. Это осложняет мою задачу. Если бы его не было, у меня имелся  бы  шанс
на успех, но существующее между ними огромное  физическое  влечение  сводило
мои шансы к нулю. Я внезапно осознал, что, несмотря  на  то,  что  узнал  ее
ближе, я ни на шаг не приблизился к  моей  цели  -  заставить  Еву  полюбить
меня. В этом отношении сегодняшний день не дал никаких результатов  так  же,
как и вчерашний. Я встал и  застелил  кровать.  Потом  из  соседней  комнаты
позвонил в ресторан и заказал барбекью и столик у стены. Вошла Ева.
     - Ванна наполняется водой, - известила она громко. - Что мне одеть?
     - По-моему, платье. Хотя мне очень понравился твой вчерашний костюм.
     - Костюмы идут мне гораздо больше, чем платья.  Они  лучше  подходят  к
моей фигуре, - сказала женщина довольным тоном и то ли непроизвольно, то  ли
намеренно провела руками по груди и бедрам.
     Остаток дня пролетел очень быстро.  Казалось,  Ева  полностью  доверяет
мне. Она рассказывала мне о  своих  взаимоотношениях  с  мужчинами  и  очень
много говорила о муже. Настроение у нас было превосходное и ничто,  хотелось
верить, не могло омрачить  его.  Но  у  меня  было  такое  чувство,  что  ее
доверие - это единственное, чего я  смог  добиться.  Между  нами  находилась
какая-то невидимая стена, на которую я время от времени  натыкался.  Женщина
ни словом не обмолвилась о том, сколько она зарабатывает.  Когда  я  спросил
ее, имеет ли она счет в банке, она ответила:
     - Каждый понедельник я хожу в  банк  и  кладу  на  свой  счет  половину
своего заработка, я никогда не снимаю деньги с книжки.
     Ева дала ответ на мой вопрос так бойко, что он прозвучал как  заученная
фраза, и я  не  поверил  сказанному  Евой.  Я  знал,  что  подобные  женщины
беспечны, не умеют вести хозяйство дома и обычно расточительны не в меру.  Я
мог бы побиться об заклад, что Ева тратит все до  последней  копейки,  хотя,
конечно, воздержался от упреков во лжи.
     Я пытался убедить Еву, что надо обязательно откладывать деньги в банк.
     - Они наверняка понадобятся тебе, когда ты  станешь  старой.  Тогда  ты
будешь довольна, что у тебя есть сбережения.
     Ее  собственные  денежные  дела,  казалось,  ничуть  не  занимали  Еву.
Возможно, женщина даже не слушала меня.
     - Меня это не беспокоит, - сказала она,  -  я  откладываю  деньги...  к
тому же, какое тебе дело до этого?
     Другие же ее слова очень обрадовали меня. Это было после того,  как  мы
посмотрели последний фильм Богарта и  возвращались  на  Лаурел-Каньон-Драйв.
Мы оба изрядно выпили. Моя спутница призналась мне:
     - Марта сказала, что ты надоешь мне. Она  говорила,  что  я,  наверное,
сошла с ума, что согласилась провести с  тобой  субботу  и  воскресенье.  И,
конечно, будет очень удивлена, когда узнает, что я не вышвырнула тебя.
     Я с благодарностью сжал Евину руку и спросил:
     - Ты действительно выгнала бы меня вон?
     - Да, если бы ты надоел мне.
     - Значит, тебе понравилось, как мы провели время?
     - Очень.
     Это было уже кое-что!
     Мы лежали в темноте  и  долго  разговаривали.  Мне  казалось,  что  так
свободно Ева  уже  давно  ни  с  кем  не  беседовала.  Это  было  похоже  на
прорвавшуюся плотину:  слова  женщины  набегали  одни  на  другие  и  лились
непрерывным потоком. Я не помню всего, что  услышал,  но  больше  всего  она
говорила о Джеке. Их жизнь, казалось, состояла из бесконечных ссор и  пылких
примирений. В его любви не было нежности, муж  грубо  обращался  с  ней,  но
Евина странная, противоречивая натура  требовала  именно  такого  отношения.
Муж бил ее, но она прощала ему побои и требовала только одного  -  верности.
Ева не сомневалась, что Джек ей не изменял. Один  рассказанный  Евой  эпизод
характеризовал ее мужа как  человека  бессердечного  и  жесткого.  Случилось
так, что, возвращаясь из гостей, Ева подвернула  ногу,  идти  самостоятельно
не могла. Но муж не помог ей ничем, а заторопился домой один, бросив  Еву  в
беспомощном состоянии на улице.  Женщина  с  трудом  дошла  домой.  Муж,  не
дождавшись возвращения Евы, спокойно спал. А утром еще заставил  подать  ему
в постель кофе, несмотря на то, что Ева  не  могла  наступать  на  распухшую
ногу. И говоря о таком хамском отношении к ней, Ева  восхищалась  Джеком.  Я
же  был  поражен.  Такое  обхождение  было  настолько  не  похоже   на   мои
взаимоотношения с женщинами, что просто не укладывалось у меня в голове.
     - Уж не хочешь ли ты сказать, что не любишь,  когда  к  тебе  проявляют
внимание?
     - Я  ненавижу  слабохарактерность,  Клив.  Джек  -  человек  с  сильным
характером. Он знает, чего хочет, и ничто не в состоянии остановить его  или
заставить свернуть с пути.
     - Ну, если тебе нравится такое отношение... - Я замолчал.
     Рассказывая о мужчинах, которые навещали ее, Ева не упоминала  имен.  Я
восхищался ее осторожностью. Это означало, что и мое имя останется в  тайне.
Мы говорили до тех пор, пока сквозь занавески в  комнату  не  проник  слабый
рассвет. Тогда, обессиленный, я уснул.  Ева  свернулась  в  клубочек  рядом,
прислонив ко мне голову. Засыпая, я слышал, что она  еще  продолжала  что-то
рассказывать мне. Последние ее слова, которые я  расслышал  перед  тем,  как
погрузиться в сон, были о том, что скоро Джек должен вернуться домой. Я  так
хотел спать, что не прореагировал на это сообщение.


11

     Я приехал к себе в полдень.  Когда  я  вошел  в  лифт,  мальчик-лифтер,
улыбнувшись мне заученной улыбкой, сказал:
     - Добрый день, мистер Фарстон.
     - Добрый день, - ответил я и почувствовал,  как  при  подъеме  лифта  у
меня екнуло сердце.
     - Вы прочли в газете о двух парнях, которых  сбила  машина?  -  спросил
мальчик, когда я выходил из лифта.
     - Нет.
     - Они подрались из-за какой-то красотки, свалились на мостовую -  и  их
раздавило автобусом. У одного из парней содрана вся кожа с лица.
     - Теперь никто не узнает его,  -  сказал  я  и  открыл  свою  дверь.  В
прихожей стоял Рассел.
     - Здравствуйте, мистер Клив, - хмуро сказал он, и я  почувствовал,  что
он произносит эти слова только по обязанности, а не  от  искреннего  желания
приветствовать мое появление дома.
     - Привет! - Я готов был уже пройти в спальню, но, посмотрев  на  слугу,
остановился. - Что произошло?
     - В лонжевой вас ожидает мисс Кэрол, - с упреком проговорил  он.  Упрек
был в его позе, лице и даже в бровях.
     - Мисс Кэрол? - уставился я на Рассела. - Что ей нужно? Почему  она  не
на киностудии?
     - Не знаю, сэр. Она ожидает уже более получаса.
     - Положи это в спальню, -  распорядился  я,  отдавая  слуге  рюкзак,  и
прошел в лонжевую комнату.
     Кэрол стояла у окна. По-видимому, она слышала, как я открыл  дверь,  но
не  обернулась.  Я  с  восхищением  посмотрел  на  ее  стройную  фигурку   в
элегантном костюме, в ткани  которого  удачно  сочетались  белые  и  красные
тона.
     - Привет, - сказал я и закрыл дверь.
     Мисс загасила сигарету о край пепельницы, повернулась на  мой  голос  и
испытующе посмотрела на меня. Не выдержав взгляда, я опустил глаза.
     - Разве ты не работаешь сегодня утром? - Я подошел и остановился  рядом
с Кэрол.
     - Мне необходимо было увидеть тебя.
     - Садись, - пригласил я и указал на кушетку.
     - Надеюсь, у тебя все в порядке.
     Кэрол села, некоторое время молчала, словно не зная, что ответить  и  с
чего вообще начать разговор.
     - Пока не знаю, - прозвучало весьма неопределенно.
     Она  взяла  вторую  сигарету,  вставила  ее  в  мундштук  и  прикурила.
Внезапно я почувствовал растущее во мне раздражение: сейчас мисс Рай  начнет
читать мне нотацию. Я встал и наклонился к гостье.
     - Послушай, Кэрол... - начал я, но она перебила меня.
     - Мне не нравится такой тон, Клив. Я знаю:  ты  опять  хочешь  уйти  от
разговора, но нам надо серьезно поговорить с тобой, - резко сказала она.
     - Очень сожалею, Кэрол, но сегодня мои нервы на взводе. -  Я  не  хотел
ссориться с ней. - Если что-то не так, скажи мне об этом сразу.
     - Утром я встретила Мерль Венсингер. Она тревожится за тебя.
     - Если мисс Венсингер обсуждает с тобой  мои  дела,  -  холодно  сказал
я, - то она забывает, что я плачу ей за молчание.
     - Мерль любит тебя, Клив. А со  мной  заговорила  о  тебе  потому,  что
считала нас помолвленными.
     Я уселся в противоположном от Кэрол углу кушетки.
     - Даже если бы мы были мужем и женой, Мерль не  имеет  права  обсуждать
мои дела, - сказал я, охваченный холодной яростью.
     - Она не обсуждала твои дела, - спокойно ответила Кэрол. - Она  просила
уговорить тебя начать работать.
     Я закурил и бросил спичку в пустой камин.
     - Но я и так работаю, - сказал я.  -  Если  мисс  поверенную  беспокоят
отчисления от моих гонораров, почему она не скажет об этом напрямик?
     - Странно, что ты воспринимаешь ее слова подобным образом.
     - Да, я воспринимаю их именно так. Ради бога,  Кэрол,  не  говори  мне,
что автора можно заставить писать. Ты же  знаешь,  что  это  не  так.  Мерль
хотела, чтобы я написал какую-то идиотскую статью для журнала, но у меня  не
было настроения. Именно поэтому мисс Венсингер и сердится.
     - Она ни словом не обмолвилась о журнале, но не будем  больше  говорить
о Мерль. Поговорим о Бернштейне, Клив.
     - А зачем нам разговаривать о нем?
     - Ты же знаешь, что в субботу он приезжал ко мне?
     - Да, ты говорила мне.
     - Я сделала все, что могла. Я прочитала ему отрывки из твоей  пьесы.  Я
даже уговорила его взять ее с собой и просмотреть.
     Я уставился на Кэрол.
     - Ты дала ему копию моей пьесы? - спросил я. - Где же ты достала ее?
     - Мне удалось раздобыть, - немного нетерпеливо сказала Кэрол, - а  где,
это не важно. Я так надеялась... - вырвалось у нее. Она  безнадежно  махнула
рукой и добавила: - Если бы ты приехал ко мне, все  было  бы  иначе.  Боюсь,
что ты пропустил весьма удобный случай, Клив.
     - Я этому не верю. Если бы Бернштейн хотел поставить мою пьесу,  он  бы
поставил ее. Но когда человека надо уговаривать купить  пьесу,  значит,  это
не то, что ему нужно. Такой человек наобещает все,  что  угодно,  и  тут  же
забудет. Не пытайся убедить меня, что к такому же  методу  прибег  Ингрем  и
уговаривал Голда купить у него его детище.
     - Между твоей пьесой  "Остановка  во  время  дождя"  и  пьесой  Ингрема
"Земля бесплодна" существует огромная  разница,  -  резко  возразила  Кэрол.
Увидев, что ее слова больно ударили меня и что я не смог этого  скрыть,  она
попыталась смягчить удар, продолжив в ином ключе: -  Но  его  пьесу  и  твою
просто нельзя сравнивать... Я хочу сказать...
     - Хорошо, хорошо, - сердито оборвал  я.  -  Мне  ни  к  чему,  чтобы  в
разговоре со мной ты прибегала к  ретушевке.  Ты  хочешь  сказать,  что  моя
пьеса недостаточно хороша и что для того,  чтобы  ее  просмотрел  Бернштейн,
все мы втроем - ты, Джерри Хайамс и я -  должны  пресмыкаться  перед  ним  и
умолять его.
     Кэрол нервно закусила губу, но промолчала.
     - Нет, так я не намерен продавать  свою  пьесу.  Когда  я  продам  свою
"Остановку во время дождя", ее купят потому,  что  она  этого  стоит.  Я  не
собираюсь навязывать ее кому-либо, как уличная девка  это  делает  с  собой.
Пусть Бернштейн идет ко всем чертям.
     - Хорошо, Клив, пусть Бернштейн идет ко всем чертям. Но  ведь  тебе  от
этого не станет легче, ведь не станет же?
     - У меня все в порядке. Неужели ты не можешь отказаться от  опеки  надо
мной? Послушай, Кэрол, когда мне потребуется твоя помощь, я дам тебе  знать.
Слишком многие интересуются мной. Это выводит меня из себя. -  И,  чтобы  не
разобидеть мою гостью вконец, я  добавил:  -  Конечно,  я  очень  благодарен
тебе, но пойми, это касается только меня. Мои дела идут прекрасно.
     Она снова внимательно посмотрела на меня.
     - Да? - удивилась Кэрол. - За два года ты не написал ни одной  строчки.
Ты живешь своими прошлыми заслугами, Клив. В Голливуде это не  пройдет.  Тут
об авторах и режиссерах судят только по  тому,  насколько  удачны  их  новая
книга или фильм.
     - Мой следующий фильм будет просто великолепен, - попытался  отшутиться
я. - Не нервничай, Кэрол. Ведь мне же сделал предложение  Голд.  Это  должно
убедить тебя, что я все еще в цене.
     - Перестань паясничать, Клив, - сказала гостья, и  лицо  ее  порозовело
от волнения. - Дело не в том, можешь ли ты  писать  или  нет.  Вопрос  стоит
иначе: когда ты возьмешься за работу?
     - Пусть эта сторона моей жизни тебя не беспокоит, - сказал я. -  Почему
ты не поехала на киностудию? Я думал, что ты занята с Ингремом.
     - Да, работы у меня много. Но я должна была повидаться с  тобой,  Клив.
О нас все сплетничают. - Кэрол встала и подошла к окну. -  Все  думают,  что
мы помолвлены. А мне как поступать? Доказывать обратное?
     Именно на этот вопрос у меня не было ни малейшего желания отвечать.
     - Что ты хочешь этим сказать... как это - сплетничают?
     - Все  говорят  о  субботе  и  воскресенье.  -  Кэрол   повернулась   и
посмотрела на меня. - Как ты мог, Клив? Как ты мог пойти на такое? Ты  сошел
с ума!
     "Ну, начинается!.." - подумал я.
     - Что ты имеешь в виду?
     - Зачем ты лжешь? Я знаю, с кем ты провел уик-энд.  Я  думала,  что  ты
давно пришел в себя. Почему ты ведешь себя как мальчишка?
     Я уставился на нее.
     - Что ты хочешь сказать? Я должен прийти в себя.
     Кэрол отошла от окна и снова села на прежнее место на кушетке.
     - Каким ты иногда бываешь глупым и упрямым, - устало  сказала  женщина.
В голосе у нее не было ни злобы, ни презрения, а только горечь и  сожаление,
за которыми, я понимал, скрывалось и страдание.  -  Ты  хочешь,  чтобы  тебя
считали  неотразимым,  да?  Ты  желаешь  очаровать   всех   женщин   подряд,
испытываешь необходимость, чтобы они падали при виде тебя? Почему ты  выбрал
такую женщину? К чему все это приведет?
     Я нетерпеливо схватил сигарету. Закуривая,  я  выигрывал  время,  чтобы
привести себя в равновесие от охватившей меня злости.
     - Как неприятно слышать от тебя подобные вещи, Кэрол, -  начал  я,  все
еще с трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться и не наговорить  ей  грубостей,
и закончил:  -  У  меня  нет  настроения  продолжать  этот  разговор.  Тебе,
наверное, лучше вернуться на киностудию, пока мы не  наговорили  друг  другу
таких слов, о которых потом пожалеем.
     Несколько минут мисс Рай сидела  неподвижно,  крепко  сжав  лежащие  на
коленях руки. Вся она была нервно напряжена: беседа  и  ей  чего-то  стоила.
Затем  Кэрол  глубоко  вздохнула,  расслабилась,  словно  сбросила  с   себя
оцепенение.
     - Очень жаль, Клив, но я думаю иначе. Неужели ты не  можешь  прекратить
все это? Забыть свое приключение с той женщиной во Фри-Пойнте? Ведь  еще  не
поздно, Клив.
     Я уже был сыт по горло разговором, выматывающим мне нервы, и сердит,  и
мне с трудом удавалось скрывать такое состояние от своей собеседницы.
     - Ты нервничаешь без всякой на то причины, - сказал  я.  -  Ради  бога,
Кэрол, будь разумной.
     - Разве ты не провел с  той  особой  субботу  и  воскресенье?  -  резко
спросила гостья. - Ты уже очаровал ее?
     Я вскочил на ноги.
     - Послушай, Кэрол, хватит! Лучше уходи. Еще минута - и мы поссоримся.
     - Рекс Голд сделал мне предложение, - произнесла тихо мисс Рай.
     Слова Кэрол, минуя сознание, попали  мне  прямо  в  сердце.  Много  лет
назад меня лягнула лошадь. По моей собственной вине.  Меня  предупреждали  о
ее норове, но я думал, что смогу обуздать ее.  Когда  она  внезапно  ударила
меня, я упал в липкую грязь. Скорчившись от боли, я смотрел на животное,  не
в силах поверить, что  это  оно  -  причина  моей  ужасной  муки.  Такую  же
душераздирающую боль я почувствовал и теперь от убийственной новости.
     - Голд? - переспросил я, чтоб только нарушить тягостное молчание.
     - Я не должна была сообщать тебе этого, - сказала Кэрол, -  потому  что
такое известие похоже на шантаж, не так  ли,  Клив?  Именно  сейчас  мне  не
следовало даже упоминать о подобном событии.
     - Я не знал, что Голд... - начал было я, но замолчал, думая  про  себя:
"А почему бы и нет? Кэрол умна,  очаровательна.  Талантлива.  Она  могла  бы
быть прекрасной женой Голду". - И как же ты намерена поступить? - спросил  я
после долгой паузы.
     - Не  знаю,  -  ответила  мисс.  -  Твой  уик-энд  все  спутал,   и   я
действительно теперь не знаю, как мне быть.
     - А какое отношение к этому имеет уик-энд? -  спросил  я.  -  По-моему,
самое главное, любишь ли ты Голда или нет.
     - В Голливуде важно лишь то, что поможет  сделать  карьеру,  и  ты  это
отлично знаешь, - сказала Кэрол. - Если бы я была уверена, что  мы...  ты  и
я... - Она замолчала, словно собираясь с духом, потом  продолжила:  -  Я  не
могу решить свое будущее из-за тебя. Понимаешь, я люблю тебя, Клив.
     Я ни словом не отозвался на признание Кэрол, только взял  ее  за  руку,
которую она поспешно выдернула.
     - Не трогай меня. Выслушай терпеливо. Мы знакомы уже  два  года.  Глупо
жить прошлым, но я никак не могу забыть тебя таким, каким  увидела  впервые,
когда ты пришел к Роберту Ровену. Мы  оба  тогда  были  ничем.  Ты  произвел
впечатление на меня с самой первой минуты. Очень понравилась и  твоя  пьеса.
Я подумала, что  человек,  написавший  такую  пьесу,  должен  быть  хорошим,
добрым и скромным. Мне импонировал твой испуганный и смущенный вид,  который
не покидал тебя, пока ты говорил с Ровеном. Ты был простым, милым  и  совсем
не похожим на тех самоуверенных людей, которые обычно посещали  моего  шефа.
Я решила, что тебя ждет блестящее будущее, поэтому и посоветовала  переехать
из Нью-Йорка в Голливуд. Бывало, до того,  конечно,  как  у  тебя  появились
новые друзья, ты с радостью встречался