го  в  ней  не
смыслю и буду скорее обузой, чем помощником.
   Мелиш взглянул на часы. Было заметно, что он думает о следующем клиенте.
   - Если племянница решила, что вы ей пригодитесь, значит, у  нее  найдется
для вас дело, - сказал он нетерпеливо. - Почему бы не попробовать?
   Действительно, почему бы и нет? Я пожал плечами и  согласился  поехать  в
Луисвилл.
   Первым делом я купил "бьюик" с откидным  верхом.  Путь  домой  потребовал
напряжения всей моей воли. Я дрожал и обливался потом до тех  пор,  пока  не
поставил машину на стоянку.  Минут  пять  затем  я  сидел  за  рулем,  потом
заставил себя  запустить  мотор  и  выехать  на  оживленную  главную  улицу,
прокатился вдоль Приморского бульвара, снова повернул  на  главную  улицу  и
направился к дому. На этот раз я не потел и не дрожал, ставя машину.
   Сидней пришел проводить меня. - Через три месяца, Ларри, - он  пожал  мою
руку, - ты вернешься и по-прежнему  будешь  лучшим  спецом  по  бриллиантам.
Удачи тебе.
   Поезжай. С Богом.
   И вот с чемоданом, набитым одеждой, без веры в  будущее  я  отправился  в
Луисвилл.

***

   Нужно отдать должное  доктору  Мелишу:  он  действительно  обеспечил  мне
перемену обстановки. Луисвилл, расположенный миль за  пятьсот  к  северу  от
Парадиз-Сити,  оказался  большим,  беспорядочно  разбросанным   промышленным
городом, который жил окутанный вечным облаком смога. Его заводы  в  основном
занимались  переработкой   известняка.   Известняк,   к   вашему   сведению,
перемалывают на известь, цемент,  строительные  и  дорожные  материалы.  Это
главная отрасль промышленности во Флориде. Ведя машину на малой скорости,  я
добрался до Луисвилла только через два дня. Как оказалось,  я  стал  нервным
водителем и каждый раз, когда мимо  проносилась  машина,  я  вздрагивал,  но
продолжал путь и, проведя ночь в мрачном мотеле, прибыл наконец в  Луисвилл,
чувствуя себя на пределе сил и нервов.
   Когда я подъезжал к предместьям, на моей коже  начала  оседать  цементная
пыль, вызывая неприятный зуд и желание помыться. Ветровое  стекло  и  корпус
машины тоже покрылись пылью. Даже самые яркие солнечные лучи не в  состоянии
были пронизать пелену из пыли цемента и смога, нависшую над  городом.  Вдоль
шоссе, ведущего к центру, раскинулись огромные цементные  заводы,  и  грохот
перерабатываемой  породы  звучал  как  отдаленный  гром.   Я   нашел   отель
"Бендинкс",  рекомендованный  доктором  как  лучший  в  городе,  в  переулке
неподалеку от Мэйн-стрит. Он являл  собой  унылое  зрелище.  Его  стеклянные
двери покрывала цементная пыль, в вестибюле стояли ветхие бамбуковые кресла,
а столом администратора служила маленькая конторка,  позади  которой  висела
доска с ключами.  За  конторкой  восседал  высокий  расплывшийся  человек  с
длинными бакенбардами. Этот субъект выглядел так, словно побывал в стычке со
смертельным врагом и теперь зализывал раны.
   Он занес меня в книгу регистрации, не торопясь и  не  выказывая  никакого
интереса. Печальный бой-негр взял мой чемодан и проводил  меня  в  номер  на
третьем этаже, выходивший окнами на многоквартирный дом. Мы  поднимались  на
лифте, который шел рывками, скрипя и  содрогаясь,  а  я  порадовался,  когда
вышел из него целым и  невредимым.  Оказавшись  в  номере,  я  огляделся  по
сторонам. По крайней мере, здесь имелись четыре  стены,  потолок,  туалет  и
душ, но больше ему было нечем похвастаться.
   Ничего не скажешь, полная перемена обстановки!  Парадиз-Сити  и  Луисвилл
так же несхожи между собой,  как  "роллс-ройс"  и  помятый,  сменивший  трех
хозяев "шевви", и, может быть, такое сравнение оскорбительно для "шевви".  Я
вынул вещи из чемодана, повесил одежду в шкаф, потом  разделся  и  стал  под
душ. Решив взяться за себя, я надел чистую белую рубашку и  один  из  лучших
костюмов. Я взглянул  на  свое  отражение  в  засиженном  мухами  зеркале  и
почувствовал прилив уверенности в себе. По  крайней  мере,  теперь  я  снова
выглядел так, как выглядит человек с положением, пожалуй, немного поблекший,
но все же, несомненно, не лишенный веса в обществе. Поразительно,  сказал  я
себе, как способны преобразить человека, даже такого, как я, дорогой, хорошо
сшитый костюм, белая рубашка и удачно подобранный галстук.
   Доктор Мелиш дал мне телефон своей племянницы. Он сказал,  что  ее  зовут
Дженни Бак-стер. Я набрал номер, но никто не ответил. Слегка раздраженный, я
минут пять прохаживался по комнате, затем позвонил еще раз. Опять никого.  Я
подошел к окну и выглянул. Улица внизу была полна народу.
   Прохожие,  сновавшие   во   всех   направлениях,   выглядели   неряшливо,
большинство казались грязными. Это были в основном  женщины,  направляющиеся
за покупками, уйма ребятни, давно не мывшейся, если судить  по  их  внешнему
виду. Машины, запрудившие мостовую, покрывала цементная пыль. Позже я узнал,
что цементная пыль была главным  врагом  города,  худшим  даже,  чем  скука,
считавшаяся врагом номер два. Я снова набрал номер Дженни Бакстер и  на  сей
раз услышал женский голос:
   - Алло?
   - Мисс Бакстер?
   - Да.
   - Говорит Лоуренс Карр. Ваш дядя, мистер Мелиш...
   Я сделал паузу. Знает она обо мне или нет?
   - Ну, конечно. Где вы?
   - В отеле "Бендинкс".
   - Вы не подождете с часик? К тому времени я закончу срочные дела.
   Вопреки ее учащенному дыханию, словно она  только  что  бегом  преодолела
шесть лестничных маршей (как я узнал позже, именно  так  и  обстояло  дело),
голос звучал энергично и деловито. У меня не было настроения торчать в  этом
убогом номере.
   - А если мне подъехать? - спросил я.
   - О да, приезжайте. У вас есть адрес? Я ответил утвердительно.
   - Тогда приезжайте, когда вам будет удобно. Хоть сейчас.
   Она положила трубку. Я спустился с третьего этажа по лестнице. Мои  нервы
по-прежнему пребывали в скверном состоянии, и  я  не  желал  иметь  дело  со
скрипучим лифтом. Я спросил дорогу у боя-негра. Он сказал, что Мэддокс-стрит
находится в пяти минутах ходьбы от отеля. Поскольку  мне  с  трудом  удалось
найти место для парковки машины, я решил идти пешком. Шагая по Мэйн-стрит, я
заметил, что на меня обращают внимание. Постепенно до меня дошло,  что  люди
глазеют на мой костюм.
   Когда идешь по главной  улице  Парадиз-Сити,  встречаешь  конкурентов  на
каждом шагу.  Там  прямо-таки  приходится  хорошо  одеваться,  но  здесь,  в
задыхающемся от смога городе, все казались мне оборванцами.
   Я нашел Дженни Бакстер в служившей ей офисом  комнатке  на  шестом  этаже
большого запущенного дома без лифта. Я вскарабкался  по  лестнице,  чувствуя
под воротничком шершавую цементную  пыль.  Перемена  обстановки?  Ничего  не
скажешь. Мелиш подобрал мне чудесную обстановочку.
   Тридцатитрехлетняя Дженни Бакстер  была  высокой  худой  женщиной  ростом
примерно пять футов девять дюймов, с  лицом,  затененным  массой  неопрятных
черных волос, заколотых на макушке  и,  казалось,  готовых  в  любой  момент
рассыпаться в разные стороны.  По  моим  стандартам  ее  фигуре  не  хватало
женственности.  Ее  груди  были  маленькими  холмиками,   не   привлекавшими
сексуально, совсем не такими, как у женщин, которых я знал  в  Парадиз-Сити.
Она выглядела слегка истощенной. Невзрачное серое платье она,  должно  быть,
пошила сама: ничем другим нельзя было объяснить его покрой  и  то,  как  оно
висело на ней. Хорошие черты лица. Нос и губы превосходны. Но что заворожило
меня, так это глаза - честные, умные и проницательные, как у  ее  дяди.  Она
что-то быстро писала на желтом бланке и, когда я вошел  в  комнату,  подняла
голову. С чувством неуверенности я остановился  на  пороге,  недоумевая,  за
каким чертом я сюда приперся.
   - Ларри Карр? - У нее был низкий выразительный голос. - Заходите.
   Едва я шагнул в комнату, раздался телефонный  звонок.  Она  взмахом  руки
указала мне на второй из двух находившихся в комнате стульев и сняла трубку.
Ее реплики, в основном короткие "да" и  "нет",  звучали  энергично  и  сухо.
Похоже, она владела техникой влияния  на  собеседника,  не  давая  разговору
затянуться. Наконец она положила трубку  на  рычаг,  провела  карандашом  по
волосам и улыбнулась. Улыбка моментально преобразила ее. Это  была  чудесная
открытая улыбка, теплая и дружеская.
   - Извините, эта штука звонит не переставая. Значит, вы хотите помогать? Я
сел.
   - Если сумею.
   Я сам не знал, искренне ли говорю.
   - Но только не в таком красивом костюме. Я выдавил улыбку:
   - Конечно, но вина тут не моя. Ваш дядя не предупредил меня. Она кивнула:
   - Дядя - прекрасный человек, но его не интересуют детали.
   Она откинулась на спинку кресла, рассматривая меня.
   - Он рассказал мне о вас. Буду откровенна. Я  знаю  о  вашей  проблеме  и
сочувствую, но она меня  не  интересует,  потому  что  у  меня  сотни  своих
проблем. Дядя Гарри говорил, что вам нужно оправиться, но это ваше дело,  и,
по-моему, вы сами должны решить все вопросы.
   Она положила руки на усеянный пятнами бювар и опять улыбнулась:
   - Пожалуйста, поймите. В этом страшном городе нужно очень многое сделать,
очень многим оказать содействие. Мне не хватает  помощника,  и  у  меня  нет
времени на сочувствие.
   - Я приехал помогать. - В моем тоне против воли прорвалось раздражение. -
Что от меня потребуется?
   - Если бы я только  могла  поверить,  что  вы  действительно  хотите  мне
помочь, - произнесла она.
   - Я уже сказал, что приехал помогать. Так что же я должен делать?
   Она достала из ящика смятую пачку сигарет и предложила мне. Я  извлек  из
кармана предмет своей гордости, золотой портсигар, недавний  подарок  Сиднея
ко дню рождения. Портсигар был не из простых. Он обошелся  Сиднею  в  тысячу
пятьсот долларов.  Если  угодно,  называйте  это  символом  положения.  Даже
некоторые из клиентов с интересом посматривали на него.
   - - Может, закурите мои?  -  спросил  я.  Она  посмотрела  на  сверкающий
портсигар, потом на меня.
   - Это настоящее золото?
   - Это?
   Я повертел портсигар в руке, чтобы  она  могла  разглядеть  его  во  всех
подробностях.
   - О, само собой.
   - Но ведь он очень дорогой? Мне  казалось,  что  цементная  пыль  сильнее
заскребла шею под воротничком.
   - Мне его подарили. Полторы тысячи долларов.
   Я протянул портсигар ей:
   - Не желаете попробовать мои?
   - Нет, спасибо.
   Она вытащила сигарету из своей мятой пачки и с трудом оторвала взгляд  от
портсигара.
   - Будьте с ним поосторожнее, - продолжала она. - Могут украсть.
   - Так здесь воруют?
   Она кивнула и прикурила от золотой зажигалки.
   - Полторы тысячи долларов? За такие  деньги  я  могла  бы  месяц  кормить
десять моих семей.
   - У вас десять семей? - Я убрал портсигар  обратно  в  задний  карман.  -
Неужели?
   - У меня две тысячи пятьсот двадцать две семьи, - сказала она спокойно.
   Выдвинув ящик обшарпанного стола,  она  достала  план  улиц  Луисвилла  и
разложила его передо мной на столе. План был расчерчен фломастером  на  пять
секций. Секции были помечены цифрами от единицы до пяти.
   - Вам следует знать, с чем вы столкнетесь, - продолжала она. - Давайте  я
объясню.
   И она рассказала, что в городе занимаются социальной опекой пять человек,
все профессионалы. За каждым закреплена секция города. Ей досталась  худшая.
Она на секунду подняла на меня глаза и улыбнулась.
   - Другие от нее отказывались, вот я и взяла ее. Я провела здесь последние
два года. Моя работа  -  оказывать  помощь  там,  где  в  ней  по-настоящему
нуждаются. Я могу пользоваться фондами, далеко не соответствующими нуждам. Я
посещаю людей, составляю сводки. Данные  нужно  обрабатывать  и  заносить  в
карточки. - Она постучала карандашом по секции номер пять на  плане.  -  Мой
участок. Здесь, пожалуй, сосредоточено  все  самое  плохое  в  этом  ужасном
городе. Почти четыре тысячи человек, включая детей, которые  перестают  быть
детьми, когда им исполняется семь. - Ее карандаш переместился  с  обведенной
секции номер пять и уткнулся в точку сразу же за чертой города. - Вот  здесь
находится Флоридский исправительный дом для женщин.  Очень  трудная  тюрьма,
здесь не только трудные заключенные, но и условия трудные. В ней  содержатся
главным образом долгосрочницы, и многие из них -  неисправимые  преступницы.
Еще три месяца назад посещения не разрешались, но я в конце  концов  убедила
заинтересованных лиц, что смогу принести пользу.
   Зазвонил телефон, и после короткого разговора, состоявшего из ее  обычных
"да" и "нет", она положила трубку.
   - Мне разрешено иметь одного бесплатного  помощника,  -  продолжала  она,
словно нас и не прерывали. - Бывает, люди сами предлагают свои услуги, как в
случае с вами. Вашим делом будет содержать в порядке картотеку, отвечать  на
звонки, справляться с  текущими  делами  до  моего  прихода,  перепечатывать
сводки, если вы сумеете разобрать мой ужасный почерк. В общем, будете сидеть
за этим столом и всем распоряжаться в мое отсутствие.
   Я заерзал на неудобном стуле. О чем, черт побери, думал Мелиш? Или он  не
знал, что тут происходит? Ей нужен не человек в моем положении, а энергичная
секретарша, привычная к канцелярской работе. Занятие было определенно не для
меня. Я так и сказал ей со всей вежливостью, на которую был способен. Однако
в моем голосе невольно прозвучало недовольство.
   - Это не работа  для  девушки,  -  возразила  Дженни.  -  Моим  последним
помощником был пенсионер-счетовод. Шестьдесят пять лет и никаких дел,  кроме
игры в гольф и бридж. Он ухватился за возможность помогать мне и продержался
две недели. Я не обиделась на него, когда он ушел.
   - Выходит, ему надоело?
   - Нет, не надоело. Он испугался. Я недоуменно уставился на нее:
   - Испугался? Наверное, чересчур большого количества работы?
   Она улыбнулась своей теплой улыбкой.
   - Нет. Ему нравилось работать. Удивительно,  сколько  он  успел  сделать.
Впервые привел мою картотеку в полный порядок. Нет, он не выдержал встречи с
тем, что иногда входит в эту дверь. - Она кивнула на дверь тесного офиса.  -
Лучше сказать вам сразу, Ларри. Эту секцию города  терроризирует  молодежная
банда. Она известна полиции как банда Джинкса. Им от десяти до двадцати лет.
Их человек тридцать. Верховодит Страшила Джинкс. Так он сам  себя  называет.
Вообразил себя каким-то мафиози, он свиреп и крайне опасен, а  ребята  слепо
ему повинуются. Полиция ничего не может с ним сделать, он  чертовски  хитер.
Попадались многие из  банды,  но  Страшила  -  никогда...  -  Помолчав,  она
продолжала:
   - Страшила считает, что я лезу не в свои дела. Он думает, что  я  передаю
сведения полиции. По его мнению, все те, кому  я  собираюсь  помочь,  должны
обходиться без помощи.  Он  и  его  компания  ни  в  грош  не  ставят  своих
родителей, потому что те принимают пособия, которые я могу для них  достать:
молоко для малышей, одежду, уголь и так далее, и потому, что я помогаю им  в
затруднениях, скажем, с квартплатой и наймом. Все свои  заботы  бедные  люди
разделяют со мной, а Страшиле кажется, что я вмешиваюсь, и он затрудняет мне
жизнь. Его дружки часто приходят сюда и пробуют запугать меня. -  Она  снова
тепло улыбнулась. - Я их не боюсь, но до сих  пор  им  удавалось  запугивать
моих добровольных помощников.
   Я слушал, но не верил. Какой-то сопляк... Мне это казалось чепухой.
   - Я что-то не вполне вас понимаю, - возразил я. - Вы хотите сказать,  что
этот мальчишка напугал вашего  приятеля-счетовода  и  тот  сбежал?  Как  ему
удалось?
   - Он большой мастер убеждать. Не надо забывать,  что  за  эту  работу  не
платят. Мой приятель-счетовод все мне объяснил. Он уже не молод.  Вот  он  и
решил, что ради работы не стоит рисковать.
   - Рисковать?
   - Они пригрозили ему, как обычно, что,  если  он  не  уйдет,  они  с  ним
встретятся как-нибудь темным вечерком. Они способны на любую  жестокость.  -
Дженни посмотрела на меня, и ее лицо вдруг стало серьезным. - У него жена  и
уютный дом. Он решил уйти.
   Я почувствовал, как у меня напряглись мышцы живота. Я хорошо знал уличную
шпану. А кто не читал о них? Темным вечером ты идешь по улице,  и  вдруг  на
тебя набрасывается свора маленьких свирепых дикарей. Для них  не  существует
никаких запретов. Пинок в лицо может лишить  тебя  набора  приличных  зубов.
Пинок в пах может сделать человека импотентом. Но может ли  такое  случиться
со мной?
   - Вы не обязаны предлагать свои услуги,  -  сказала  Дженни.  -  С  какой
стати? Дядя Гарри не думает о деталях, я ведь говорила.
   Похоже, она прочла мои мысли.
   - Давайте выясним один вопрос, - сказал я. - Должен  ли  я  понимать  вас
так, что эта ребятня, этот Страшила могут угрохать мне, если я буду работать
с вами?
   - О да, рано или поздно он станет вам грозить.
   - Его угрозы что-нибудь значат? Она раздавила в  пепельнице  сигарету  со
словами:
   - Боюсь, что да.
   Перемена обстановки? Я  задумался.  Внезапно  я  осознал,  что  за  время
разговора с этой женщиной ни разу не вспомнил о Джуди. Такого  не  случалось
со мной со времени аварии. Может быть, пинок в лицо или  даже  в  пах  будут
способствовать перемене во мне?
   - Когда приступить к работе? - спросил я. Ее теплая улыбка согрела меня.
   -  Спасибо.  Вы  приступите,  как  только  купите  свитер  и  джинсы,  и,
пожалуйста, не пользуйтесь своим замечательным портсигаром. - Она встала.  -
Мне нужно идти. Я вернусь не раньше четырех. Тогда  я  объясню  вам  систему
регистрации и правила ведения картотеки, после чего вы станете  полноправным
сотрудником.
   Мы спустились с шестого этажа,  вышли  на  улицу,  и  я  проводил  ее  до
покрытого цементной пылью "Фиата-500". Она медлила заводить мотор.
   - Спасибо за желание помочь. Думаю, мы сработаемся. - Секунду-другую  она
присматривалась ко мне в маленькое боковое зеркальце. - Я сочувствую  вашему
горю. Все устроится, нужно только набраться терпения.
   Она отъехала. Я стоял на краю тротуара, чувствуя,  как  на  меня  оседает
цементная пыль, которую влажная жара превращает в едкий, грязный пот. Дженни
Бакстер понравилась мне. Глядя ей вслед, я думал, что меня  ждет.  Легко  ли
меня испугать? Я не имел понятия. Когда дойдет  до  дела,  сразу  узнаю.  По
узкой шумной улице я вышел на Мэйн-стрит в поисках джинсов и свитера.
   Я ничего не почувствовал, когда это случилось.  Маленький  оборванец  лет
десяти внезапно налетел на меня, заставив пошатнуться. Он  выпятил  губы  и,
издав громкий непристойный звук, пустился наутек. Лишь  вернувшись  в  отель
"Бендинкс", я обнаружил, что мой дорогой пиджак разрезан бритвой, а  золотой
портсигар исчез.

Глава 2

   Переодевшись в джинсы и свитер, я отправился в полицейский участок, чтобы
заявить о пропаже портсигара. К моему удивлению, оказалось, что я  не  очень
сильно расстроен его исчезновением, но я знал, что Сидней будет убит, и было
бы справедливо по отношению к нему постараться получить его назад.  Дежурную
комнату наполняла цементная пыль и запах немытых ног. На  длинной  скамье  у
стены сидели человек десять оборванных и угрюмых ребят. Их маленькие  темные
глаза следили за мной,  когда  я  подходил  к  дежурному  сержанту.  Сержант
напоминал здоровенную глыбу мяса, с лицом, похожим на кусок сырой  говядины.
Он сидел в одной рубашке, и по его лицу в складки  жирной  шеи  стекал  пот,
смешиваясь с цементной пылью. Он катал взад и  вперед  по  листу  промокашки
огрызок карандаша, а когда я подходил, слегка приподнялся,  чтобы  выпустить
газы.  Мальцы  на  скамейке  захихикали.  Пока  я  рассказывал   о   пропаже
портсигара, он не переставал катать карандаш, потом вдруг поднял  голову,  и
взгляд его свинячьих глазок прошелся по мне с  интенсивностью  газосварочной
горелки. - Вы приезжий? - поинтересовался он.
   Его голос звучал сипло, словно сорванный от крика. Я подтвердил, добавив,
что приехал  совсем  недавно  и  буду  работать  с  мисс  Бакстер,  служащей
социальной опеки. Он сдвинул фуражку со лба и, не по