жизнь:  к  работе,  гольфу,
одежде, контактам с людьми и даже к деньгам.
   Хуже всего, конечно, получилось с работой. Я начал делать ошибки: сначала
маленькие упущения, потом, с течением времени, все более серьезные. Я нашел,
что меня не интересует желание  Джонса  приобрести  платиновый  портсигар  с
рубиновыми инициалами для его новой любовницы. Он получил портсигар, но  без
инициалов. Потом я забыл, что миссис Ван Слей особо заказала золотые часы  с
календарем для своего маленького чудовища - племянника, и послал ему золотые
часы без календаря. Она явилась в магазин, словно галион под всеми  парусами
и  крыла  Сидни,  но  как  -  он  едва  не  заплакал.  Это  дает   некоторое
представление о том, насколько  я  сдал.  За  три  недели  я  натворил  уйму
подобных ошибок. Зовите это несобранностью, зовите, как хотите, но на  Сидни
сыпались шишки, а Терри злорадствовал.
   Кроме того, раньше за состоянием моей  одежды  следила  Джуди.  Теперь  я
забывал ежедневно менять рубашку - какая разница. Я  всегда  стригся  раз  в
неделю. Теперь же впервые за все  время,  сколько  себя  помню,  я  ходил  с
заросшей шеей... какая разница. И так далее, и так далее.
   Я перестал играть в гольф. "Черт подери, кто кроме  ненормального  станет
бить по маленькому белому мячику, загоняя его невесть куда, а потом идти  за
ним?" - спрашивал я себя. Отдаленные воспоминания.
   Спустя три недели после смерти Джуди, Сидни вышел из  своего  кабинета  в
зал, где я сидел, тупо уставившись в стол, и спросил, могу ли я уделить  ему
несколько минут.
   - Только несколько минут, Ларри... не больше.
   Я почувствовал укоры совести. На моем подносе для входящей  почты  лежала
груда писем и заказов, на которые я даже не взглянул. Часы показывали три, а
письма и заказы лежали передо мной с девяти утра.
   - Мне нужно просмотреть почту. Сидни, - сказал я.  -  У  тебя  что-нибудь
важное?
   - Да.
   Я поднялся. При этом я взглянул  в  сторону  Терри,  сидевшего  за  своим
столом поодаль. Он наблюдал за мной с издевательской улыбкой  на  лице.  Его
поднос для входящей корреспонденции был пуст. Что там про него ни говори, но
Терри был работягой.
   Я прошел в кабинет вслед за Сидни, и он закрыл дверь так, словно она была
из яичной скорлупы.
   - Садись, Ларри.
   Я сел. Он заметался по просторному кабинету,  словно  мотылек  в  поисках
свечки. Желая вывести его из затруднения, я спросил:
   - Ты чем-то озабочен, Сидни?
   - Я озабочен тобой. - Он вдруг остановился и горестно посмотрел на  меня.
- Я хочу просить тебя об одном, очень важном одолжении.
   - О каком же?
   Он опять запорхал по комнате.
   - Сядь ты, ради бога! - рявкнул я на него. - Какое одолжение?
   Он метнулся к столу и сел. Достав шелковый платок, он  принялся  вытирать
лицо.
   - Какое одолжение? - повторил я.
   - Дело не идет на лад, правда, Ларри? - спросил он, не глядя на меня.
   - Что не идет на лад?
   Он спрятал платок, набрался  решимости,  оперся  локтями  о  полированную
поверхность стола и кое-как заставил себя посмотреть мне в лицо.
   - Я хочу попросить тебя об одолжении.
   - Ты уже говорил. О каком одолжении?
   - Я хочу, чтобы ты повидался с доктором Мелишем.
   Ударь он меня по лицу, я бы не  удивился  до  такой  степени.  Я  подался
назад, глядя на него во все глаза.
   Доктор Мелиш был самым дорогим, самым молодым психиатром в Парадайз-Сити.
Это говорит о  многом,  если  учесть,  что  в  нашем  городе  один  психиатр
приходится, примерно, на каждые пятьдесят жителей.
   - Как тебя понимать?
   - Я хочу, чтобы ты встретился с ним, Ларри. Счет я оплачу. По-моему, тебе
нужно с ним поговорить. - Он поднял руку, прерывая мои протесты. -  Минутку,
Ларри, дай мне возможность сказать. - Он сделал паузу и продолжал: -  Ларри,
с тобой не все ладно. Я знаю, через какое испытание ты  прошел.  Разумеется,
твоя ужасная потеря оставила след. Все это я могу понять.  Сам  я  на  твоем
месте  просто  не  пережил  бы...  я  уверен!  Восхищаюсь  твоей  решимостью
вернуться и продолжать работу, но у тебя ничего не вышло. Ты ведь  понимаешь
это, правда, Ларри? - Он смотрел на меня умоляюще. - Понимаешь?
   Я потер ладонью  подбородок  и  замер,  услышав  скребущий  звук  щетины.
"Проклятие, - подумал я. - Забыл побриться утром". Встав, я пересек  комнату
и подошел к большому зеркалу, в котором Сидни так часто любовался  собой.  Я
уставился на свое отражение, чувствуя тошный холодок  внутри.  Неужели  этот
неряха - я? Я посмотрел на заношенные манжетки рубашки,  перевел  взгляд  на
туфли, не чищенные пару недель.
   Я медленно вернулся к креслу и сел. Посмотрел на Сидни, который  наблюдал
за мной. На его лице отражалась озабоченность, доброта и волнение. Я еще  не
настолько опустился, чтобы не  суметь  представить  себя  на  его  месте.  Я
подумал о своих ошибках, о не уменьшавшейся груде  писем  и  о  том,  как  я
выгляжу. Вопреки вере в себя и фасаду  мужества  (подходит  ли  здесь  такое
определение?) со мной все-таки, как он выразился, не все было в порядке.
   Он медленно и глубоко вздохнул.
   - Послушай, Сидни, давай забудем про Мелиша. Я уволюсь. Ты  прав.  Что-то
пошло не так. Я уберусь отсюда к черту, а ты предоставь Терри его  шанс.  Он
молодец. Обо мне не беспокойся, я и сам перестал о себе беспокоиться.
   - Ты лучший знаток бриллиантов в нашем деле,  -  спокойно  сказал  Сидни.
Теперь он полностью овладел собой и перестал мельтешить и суетиться. -  Уйти
я тебе не дам, так  как  такая  потеря  дорого  мне  обойдется.  Тебе  нужно
приспособиться к ситуации, и доктор  Мелиш  поможет  тебе  это  сделать.  Ты
выслушай, Ларри. Я в прошлом  много  для  тебя  сделал  и  надеюсь,  что  ты
считаешь меня своим другом. Теперь пора и тебе кое-что для меня  сделать.  Я
хочу, чтобы ты пошел к Мелишу. Уверен, он сумеет привести  тебя  в  порядок.
Может быть понадобится месяц или два. Но по мне хоть год. Твое место  всегда
останется за тобой. Ты много значишь для меня. Повторяю:  ты  лучший  знаток
бриллиантов в нашем деле. Тебе крепко  досталось,  но  все  снова  войдет  в
норму. Сделай хоть ради меня это... пойди к Мелишу.
   И я пошел к Мелишу.
   Сидни был прав, следовало сделать хотя  бы  это,  но  я  не  надеялся  на
доктора Мелиша, пока  не  познакомился  с  ним.  Он  был  маленький,  тощий,
лысеющий, с проницательными глазами. Сидни уже вкратце проинформировал  его,
так что он все знал о моем прошлом, о Джуди и о последовавшей реакции.
   Незачем вдаваться в подробности. У нас состоялось три беседы и,  наконец,
он вынес свой приговор. Все сводилось  вот  к  чему:  я  нуждался  в  полной
перемене обстановки. Мне следовало уехать из Парадайз-Сити по  крайней  мере
на месяц.
   - Как я понял, вы не садились за руль с  момента  аварии,  -  сказал  он,
протирая очки. - Обязательно купите машину  и  привыкайте  водить  ее.  Ваша
проблема в том, что вы считаете свою  утрату  чем-то  исключительным.  -  Он
поднял руку, прерывая мои возражения. - Я  знаю,  что  вам  не  хочется  это
признавать, но тем не менее именно здесь скрыта ваша проблема.  Советую  вам
общаться с людьми, чьи проблемы  серьезней  вашей.  Тогда  ваша  собственная
представится вам в правильной перспективе. У меня есть  племянница,  которая
живет в Люсвиле.  Она  работает  в  бюро  социальной  опеки  и  нуждается  в
бесплатных помощниках. Предлагаю вам поехать туда поработать. Я  уже  звонил
ей. Буду совершенно откровенен. Когда я рассказал о вас, она заявила, что ей
ни к чему неуравновешенная личность. Ей  трудно  управляться  одной  и  если
придется заниматься еще и вашими  проблемами,  то  вы  ей  не  подходите.  Я
сказал, что вы будете помогать и не доставите никаких хлопот. Мне  не  сразу
удалось уговорить ее, и теперь дело за вами.
   Я покачал головой.
   - Вашей племяннице будет от меня польза, не больше чем от дырки в голове,
- сказал я. - Нет... это дурацкая затея. Я что-нибудь найду. Договорились, я
уеду на три месяца. Мне...
   Он повертел в пальцах очки.
   - Моей племяннице нужна помощь, - сказал он, пристально глядя на меня.  -
Неужели вам не хочется помочь людям, или вы решили, что другие  обязаны  все
время помогать вам?
   При такой постановке вопроса возразить было нечего. Что  я  теряю?  Сидни
оплатит мне время, необходимое для поправки. Я избавлюсь от магазина  с  его
сочувственно приглушенными голосами и глумливой ухмылкой Терри. Пожалуй, это
идея. По крайней мере что-то новое, а мне так хотелось чего-нибудь нового!
   Довольно вяло я возразил.
   - Но у меня нет квалификации для такой работы и я ничего в ней не смыслю.
Я буду скорее для нее обузой, чем помощником.
   Мелиш взглянул на часы. Было заметно,  что  он  уже  думает  о  следующем
пациенте.
   - Если племянница говорит, что вы ей пригодитесь, значит у  нее  найдется
для вас дело, - сказал он нетерпеливо. - Почему бы нам не попробовать?
   Почему бы и нет? Я пожал плечами и сказал, что поеду в Люсвил.
   Первым делом я купил "бьюик" с откидным  верхом.  Путь  домой  потребовал
напряжения всей моей воли. Я дрожал и  обливался  потом,  пока  не  поставил
машину на стоянку.  Минут  пять  я  сидел  за  рулем,  потом  заставил  себя
запустить двигатель и выехал на оживленную главную улицу,  прокатился  вдоль
приморского бульвара, снова повернул на главную улицу, а потом  к  дому.  На
этот раз я не потел и не дрожал, ставя машину.
   Сидни пришел проводить меня.
   - Через три месяца, Ларри, - сказал он, пожимая мою руку, - ты  вернешься
и по-прежнему будешь лучшим  специалистом  по  бриллиантам.  Удачи  тебе,  и
поезжай с богом.
   И вот, с чемоданом с одеждой, без веры в будущее я отправился в Люсвил.
   Нужно отдать должное доктору Мелишу  -  он  действительно  обеспечил  мне
перемену обстановки.
   Люсвил, расположенный миль за пятьсот к северу от Парадайз-Сити, оказался
большим, беспорядочно разбросанным промышленным  городом,  окутанным  вечным
облаком смога. Его заводы занимались  в  основном  переработкой  известняка.
Известняк, к вашему сведению, перемалывают на известь, цемент,  строительные
и дорожные материалы. Это главная отрасль промышленности во Флориде.
   Ведя машину на малой скорости, я добрался до  Люсвила  только  через  два
дня. Как оказалось, я стал нервным  водителем,  и  каждый  раз,  когда  мимо
проносилась машина, я вздрагивал,  но  продолжал  путь  и,  проведя  ночь  в
мрачном мотеле, прибыл наконец в Люсвил, чувствуя себя на пределе  нервов  и
сил.
   Когда я подъезжал к предместьям, на моей коже  начала  оседать  цементная
пыль, вызывая неприятный зуд и желание помыться. Ветровое  стекло  и  корпус
машины тоже покрылись пылью. Даже самые яркие лучи  солнца  не  в  состоянии
были пронизать пелену смога и цементной пыли, нависшую  над  городом.  Вдоль
шоссе, ведущего к центру, раскинулись огромные цементные  заводы,  и  грохот
размалываемой породы звучал как отдаленный гром.
   Я нашел отель "Бендикс", рекомендованный доктором, как лучший в городе, в
переулке, неподалеку от главной улицы.
   Он являл собой унылое зрелище, его стеклянные двери  покрывала  цементная
пыль. В вестибюле стояли ветхие бамбуковые кресла, а  столом  администратора
служила маленькая конторка, позади которой висела доска с ключами.
   За конторкой громоздился высокий расплывшийся человек с длинными  баками.
Этот субъект выглядел так, словно побывал в стычке, и теперь зализывал  свои
раны.
   Он не торопясь занес меня в книгу регистрации.  Печальный  бой-негр  взял
мой чемодан и проводил в  номер  на  третьем  этаже,  выходивший  окнами  на
многоквартирный дом. Мы поднимались на лифте, который шел рывками, скрипя  и
содрогаясь, и я порадовался, когда вышел из него целым и невредимым.
   Оказавшись в номере, я огляделся  по  сторонам.  По  крайней  мере  здесь
имелось четыре стены, потолок, туалет  и  душ,  но  больше  ему  нечем  было
похвастать. Ничего не скажешь, перемена обстановки была полная!
   Парадайз-Сити и Люсвил также несхожи  между  собой,  как  "роллс-ройс"  и
помятый, сменивший трех хозяев "шевроле... " и может  быть  такое  сравнение
оскорбительно для "шевроле".
   Я вынул вещи из чемодана, повесил одежду в шкаф, потом разделся  и  встал
под душ. Решив взяться за себя, я надел чистую  рубашку  и  один  из  лучших
костюмов. Я взглянул  на  свое  отражение  в  засиженном  мухами  зеркале  и
почувствовал прилив уверенности в себе. По крайней мере я снова выглядел как
человек с положением, пожалуй, немного поблекший, но все  же  несомненно  не
лишенный веса. "Поразительно, - сказал я себе, -  как  способны  преобразить
человека, даже такого человека, как я, дорогой, хорошо сшитый костюм,  белая
рубашка и хороший галстук".
   Доктор Мелиш дал мне телефон племянницы. Он сказал, что ее  зовут  Дженни
Бакстер. Я набрал номер, но никто не подходил. Слегка раздраженный, я  минут
пять прохаживался по комнате, затем позвонил еще раз. Опять никакого ответа.
Я подошел к окну и  выглянул.  Улица  внизу  была  полна  народа.  Прохожие,
сновавшие во всех направлениях, выглядели  неряшливо,  большинство  казались
грязными. Здесь были в основном женщины, вышедшие за покупками. Уйма ребятни
- давно не мывшихся, если  судить  по  внешнему  виду.  Машины,  запрудившие
мостовую, были покрыты цементной пылью. Позже я узнал,  что  цементная  пыль
была главным врагом города, худшим даже, чем скука, считавшаяся врагом номер
два.
   Я снова набрал номер Дженни Бакстер и на сей раз услышал женский голос.
   - Алло?
   - Мисс Бакстер?
   - Да.
   - Говорит Лоуренс Карр. Ваш дядя, мистер Мелиш... - Я сделал  паузу.  Или
она знает обо мне, или нет.
   - Ну, конечно. Где вы?
   - В отеле "Бендикс".
   - Вы не подождете еще часик, а к тому времени я уже закончу?
   Вопреки ее учащенному дыханию - словно она только что бегом  проследовала
шесть лестничных маршей, (как я узнал позже, именно так и  обстояло  дело  -
голос звучал энергично и деловито.
   Я был не в настроении торчать в этом убогом номере.
   - А если мне подъехать? - спросил я.
   - О, да... приезжайте. У вас есть адрес?
   Я ответил утвердительно.
   - Тогда приезжайте, когда вам будет удобно, хоть сейчас, - и она положила
трубку.
   Я спустился с третьего этажа по лестнице. Мои  нервы  попрежнему  были  в
скверном состоянии и я не желал иметь дело со скрипучим  лифтом.  Я  спросил
дорогу у боя-негра. Он сказал, что Медокс-стрит  находится  в  пяти  минутах
ходьбы отсюда, от отеля. Поскольку мне лишь с трудом удалось найти место для
машины, я решил идти пешком.
   Шагая по главной  улице,  я  заметил,  что  на  меня  обращают  внимание.
Постепенно до меня дошло, что люди глазеют на мой  костюм.  Когда  идешь  по
главной улице в Парадайз-Сити, встречаешь конкурентов на  каждом  шагу.  Там
прямо-таки приходится хорошо одеваться, но здесь, в  задыхающемся  от  смога
городе, все казались мне оборванцами.
   Я нашел Дженни Бакстер в служившей ей  офисом  комнате  на  шестом  этаже
большого запущенного дома без лифта. Я вскарабкался  по  лестнице,  чувствуя
под воротничком шершавую цементную пыль.  Перемена  обстановки?  (Ничего  не
скажешь, Мелиш подобрал мне чудную обстановку).
   Дженни Бакстер было тридцать три  года.  Высокая,  примерно,  пять  футов
девять дюймов, с массой неопрятных черных волос,  заколотых  на  макушке  и,
казалось, готовых в любой момент рассыпаться, худая. По моим  стандартам  ее
фигуре не хватало женственности. Ее  груди  были  маленькими  холмиками,  не
привлекающими сексуально - совсем не такими как у других женщин,  которых  я
знал в Парадайз-Сити. Она  выглядела  слегка  истощенной.  Невзрачное  серое
платье, надетое на ней, она, должно быть, сшила сама - ничем  другим  нельзя
объяснить его покрой и то, как оно висело на ней. Хорошие черты, нос и  губы
превоходны, но что заворожило  меня,  так  это  глаза  -  честные,  умные  и
проницательные, как у ее дяди.
   Она что-то быстро писала на желтом бланке и, когда  я  вошел  в  комнату,
подняла голову и посмотрела на меня.
   С чувством неуверенности я остановился на пороге,  недоумевая,  за  каким
чертом явился сюда.
   - Ларри Карр? - У нее был низкий и выразительный голос. - Заходите.
   Едва я шагнул в комнату,  раздался  звонок  телефона.  Она  взмахом  руки
указала мне на второй из двух находившихся в комнате стульев и сняла трубку.
Ее реплики - в основном короткие "да" и "нет" - звучали  энергично  и  сухо.
Похоже она владела техникой контроля над собеседником, не дававшей разговору
затянуться.
   Наконец, она положила трубку на рычаг, провела карандашом  по  волосам  и
улыбнулась мне.  Улыбка  моментально  преобразила  ее.  Это  была  чудесная,
открытая улыбка, теплая и дружеская.
   - Извините. Эта штука звонит, не переставая. Значит, вы хотите помогать?
   Я сел.
   - Если сумею. - Я сам не знал, искренне ли говорю.
   - Но только не в таком красивом костюме.
   Я выдавил улыбку.
   - Конечно, но вина тут не моя. Ваш дядя не предупредил меня.
   Она кивнула.
   - Дядя  -  прекрасный  человек,  но  его  не  интересуют  детали.  -  Она
откинулась на спинку стула, разглядывая меня. - Он рассказал мне о вас. Буду
откровенна. Я знаю о вашей проблеме и сочувствую, но она меня не интересует,
потому что я... У меня сотни своих проблем.  Дядя  Генри  говорил,  что  вам
нужно оправиться, но это ваша  проблема  и,  по-моему,  вы  сами  должны  ее
решить. - Она положила руки на усеянный пятнами бювар и  улыбнулась  мне.  -
Пожалуйста, поймите. В этом страшном городе нужно очень много сделать, очень
многим помочь. Мне не хватает помощника и у меня нет времени на сочувствие.
   -  Я  и  приехал  помогать.  -  В  моем  голосе  против  воли  прорвалось
раздражение. За кого она меня принимает? Что ей от меня требуется?
   - Если бы я только могла поверить, что вы действительно хотите помочь,  -
произнесла она.
   - Я уже сказал. Я приехал помогать. Так что же я должен делать?
   Она достала из ящика смятую пачку сигарет и предложила мне.
   Я извлек золотой портсигар,  недавний  подарок  Сидни  ко  дню  рождения.
Портсигар был не из простых. Он обошелся ему в тысячу пятьсот долларов, и  я
гордился им. Если угодно, называйте это символом положения.  Даже  некоторые
из клиентов с интересом поглядывали на него.
   - Закурите моих? - сказал я.
   Она посмотрела на сверкающий портсигар.
   - Это настоящее золото?
   - Это? - Я повертел портсигар в руке, чтобы она могла разглядеть  его  во
всех подробностях. - О, само собой.
   - Но ведь он очень дорогой?
   Мне показалось, что цементная пыль сильнее заскребла шею под воротником.
   - Мне это подарили... полторы тысячи долларов. - Я протянул портсигар ей.
- Не желаете попробовать моих?
   - Нет, спасибо. - Она вытащила сигарету из своей мятой пачки и  с  трудом
оторвала взгляд от портсигара. - Будьте с  ним  поосторожней,  -  продолжала
она. - Могут украсть.
   - Так здесь воруют?
   Она кивнула и  прикурила  от  золотой  зажигалки,  подаренной  мне  одним
клиентом.
   - Полторы тысячи долларов? За такие деньги  я  смогла  бы  месяц  кормить
десять моих семей.
   - У вас десять семей? - Я убрал портсигар  обратно  в  задний  карман.  -
Неужели?
   - У меня две тысячи пятьсот двадцать две семьи, - сказала она спокойно. -
Выдвинув ящик обшарпанного стола, она достала план улиц Люсвила и  разложила
его на столе передо мной. План был расчерчен фломастером на пять секций, они
были помечены цифрами от 1 до 5. - Вам следует знать, с чем вы  столкнетесь,
- продолжала она. - Давайте объясню.
   И она рассказала, что в городе занимаются социальной опекой пять человек,
все профессионалы. За  каждым  закреплена  определенная  секция  города;  ей
досталась худшая. Она на секунду подняла на меня глаза и улыбнулась.
   - Другие от нее отказывались, вот я и взяла.  Я  провела  здесь  уже  два
года. Моя работа - оказывать помощь там, где в ней по-настоящему  нуждаются.
Я могу пользоваться фондами, дал